Дан приказ, ему на Запад
Ей в другую сторону,
Собирались красноармейцы
На отпор жестокому врагу.

Уходили, расставались,
Покидали мирные края,
Родные земли и деревни,
Любимых и большие города.

Покидая, они прощались
С милой девушкой своей
И целуя, обещали
Подарить победу ей.

Взял гранату и винтовку,
Сел на быстрого коня
И помчался по приказу
Вперед, бесстрашно на врага.

Но предателей ватага
Подорвала нашу мощь
И легли на поле брани
Жертвой, какую не сочтешь.

Отхлынула волною
Армия силы и труда,
И устлали всю дорогу
Кровью, хладные тела.

Кровь горячая струилась,
Погасла жизнь многих тут бойцов,
А предатели Украины
Хлебом-солью встречали врагов.

Цветы из окон они бросали,
И кричали наперебой «ура»,
Цеплялись к немцам на машины,
Струилась счастья подлая слеза.

Вылезли изменники, как крысы,
Поганый воздух почуяли они,
И ищут, как бы в водице мутной
Побольше прибыли найти.

Себя «фольксдойтшами» назвали
Ищут с Гитлером родства,
Роются в списках давно почивших
А вдруг прабабушка немкою была?!
Кто никогда не видел немца,
Но прадед носил немецкие штаны,
И знал два слова по-немецки,
Теперь «фолксдойтш», к нему не подходи.

А тут на помощь с неба манна
Свалилась прямо в руки к ним,
Что в программе немцев было дано
Пришлось по вкусу очень им.

Еврей объявлен вне закона,
Еврей глаза мозолит им,
Еврей во всех грехах виновен,
Его уничтожить, как полынь.

О них давно заботились уж немцы,
К ним ненависть Гитлер им внушил,
Их трупами он фундамент шаткий
Национализма заложил.

Семнадцатое марта.
Проснулся винницкий народ,
На работу идут они понуро,
Туда, где немец их уж ждет.

В день тот, роковой для многих,
Невинных в рождении своем,
Висели всюду объявленья
Смысл которых был, как сон.

Громадный шрифт влёк вниманье
Скопившейся у стен толпы,
Грозным было пьяного сказанье
«Слухайтэ жыды»:

Восемнадцатого марта
В 7 часов утра
Должны вы собраться
На стадионе все сполна.

Оттуда вас, неверных,
В гетто отведут,
Гетто уж готово,
Вас давно там ждут.

Будет вам там воля,
Будут и права,
Только возьмите вы с собою
Деньги, вещи и еду на три дня.

Мебель можно не тревожить,
Потом её вам привезут,
А больных, стариков и малых
Сейчас же на машинах подадут.

О вас заботится Гестапо,
Накануне крепко дернули они,
В разгаре пьяного разврата
План убийства придумали сами.

Хотели гаду, кровопийце,
Их вдохновителю побед,
Принесть кровавую депешу,
Как сладкое, в подарок на обед.

Уже заранее воображали
Как рожа гада расплыла,
Как молвит: «Молодцы ребята»,
И раздает им ордена.

Утро восемнадцатое настало,
Повсюду гестаповцы стоят,
В стальных касках, в полном снаряженьи,
Как будто со смертью пришли воевать.

Все они плечисты, крепки,
Все они один в один,
А с ними рядом их достойный,
Всеми проклятый, продажный подхалим.

В своем величии безмолвном,
Стояла полиции стена,
Будто ждала появленья
До зубов вооруженного врага.

Согнав предательской дубинкой
С детьми в холод и мокрый снег,
На площадь вывели их немцы,
Дабы мог народ их лицезреть.

Забрав их вещи и пожитки,
У кого платье, деньги иль пальто,
Погнали их подальше,
Где место готово уж было.

Место выбрали удачно,
Лесом овраг был прикрыт,
Там можно было расправляться
Так, как нравилось уж им.

А нравилось им мучить,
Пытать железом, иглой, гвоздем,
Выламывать суставы пальцев,
Бить прикладом, как мечом.

Но всех им не перемучить,
Много, много у них врагов,
Детей грудных, невинных женщин,
Старух и дряхлых стариков.

Культурой блещет народ немецкий,
Культура с них так и прёт,
И как народ сверхкультурный
В дело вводит пулемёт.

Людей, поставив над оврагом,
Где внизу яма уж была
И строчили из пулеметов немцы
В беззащитного врага.

И подкошенные пулей
Падали в яму, как снопы,
Легло их много, много тысяч,
Все это женщины, дети и старики.

А вокруг стояли, как в театре,
Дикую сцену наблюдав
Садисты немцы из Гестапо
И предатель с улыбкою на губах.

На плече у предателя винтовка,
Которую у бойцов советских он украл,
Винтовка, которой народ советский
Себе свободу добывал.

В руке у предателя дубина,
Которой он головы сечет,
И смотрит истерзанная Украина
Как орудует продажный патриот.

Не даром достойной их формой
Немец предателей наградил,
В шинели черной и пилотке
Полицай смерть везде носил.

Как смерть везде он появлялся,
Бродил по улицам, как чума,
И много, много жизней честных
Унес, в чем непосильна и она.

Украина, Украина,
До чего ты дожила,
Что по полям твоим родимым
Ступает врага кровавая стопа.

Тебя, родимую он топчет,
Вонзает штык тебе он в грудь,
И на себе его ты носишь,
Проклятого, принесшего слово «капут».

На тебе, земле моей родимой
Расцветали счастья уж цветы,
Растоптал враг их кованой подошвой,
Не дав бутонам расцвести.

Своим гортанным, резким криком
Наполнил он милые тиши,
И наши песни, которых лучше нет на свете
Сменил на свои «аля-али».

На жертвенник кровопийце
Людей измученных ведут,
Будь немец рад или печален,
Людям всё равно капут.

«Капут» немецкое слово,
Привезено из европейской страны,
Из страны культурной и человечной,
Для людей, которые ею «освобождены».

Свобода, свобода, где ты, свобода,
Разве ютишься в концлагере ты,
Разве за проволокою колючей
Тебя, обещанную можно найти?

Свободу щедро немцы нам роздали,
Каждый получил её,
Из магазинов всё позабирали,
А в магазинах повесили «его».

Он в коричневой, суконной форме,
Любитель галстука и воротничка,
На руке красная повязка,
А на ней клещи черного паука.

Глаза свирепые, иглою
С бумаги колют в тебя,
Зрачки кровью налитые,
А под глазами два мешка.

Его лишь усы украшают,
Лица свирепость смягчена,
Они подстрижены по моде
В виде доброго мотылька.

Под этой бабочкой невинной
Линия жестоких губ,
И если губы раскрывались,
Вылетало лишь слово «капут».

И всегда, на всех портретах
Ветром растрепаны волоса,
И два слова: «Гитлер освободитель»
Сопровождали всюду и всегда.

С виду бандит или «мыслитель»,
А вправду — несчастных стран поработитель,
К нам он ворвался, как «спаситель»,
Кровопийца Гитлер «освободитель».

У немцев витрины не пустуют,
Везде порядок и солидный вид,
Где продуктов для рекламы не хватает,
Там портрет «освободителя» висит.

А внутри, войдешь: так любо,
До чего уж чистота,
Стоит продавщица за прилавком,
А с полки свисает хвост кота.

Когда-то кот, пока мышей дождется,
Съест хлеба, масла, сала, а потом
Мыши весело гуляли,
Играли нестрашным уж хвостом.

Теперь же бедный, лишь по привычке
Сидит по-прежнему на полке он,
Из кожи его лезут кости,
Он тоже Гитлером «освобожден».

Мышей ему уж не дождаться,
С голоду подохли все они,
А масло, сало, хлеб и яйки
Увезены из Украины «до Нимеччыны».

Пройдешь товарищ, не узнаешь
Ты своей стороны,
Куда ни станешь или глянешь —
Все везут «до Нимеччыны».

Народ обнищавший и усталый,
Встает раненько за пайком,
За куском кислого хлеба
Где очередь уже хвостом.

Хлеба норма не большая,
Немец все учел,
Народ он очень уж культурный,
Зачем же в хлебе мука и соль.

Хлеб по новому рецепту,
По уму немецкого врача,
Состоит из отрубей ячменных
Плюс несоленая вода.

Себе пшеницу всю и жито
Собрал у всех, как одного,
И жрёт украинскую булку,
А сверху масло, яйки и еще.

Как псы с цепи они сорвались,
Народ оставшийся терзать,
Свиней, курей, гусей и цыплят —
Все стали жадно пожирать.

А что сожрать не успевали,
То спешили в ящики набить,
На почту, надрываясь, их таскали,
Чтобы Дойтшланд свой обогатить.

Ведь там обнаглевшие обжоры
Объели «освобожденных» своих,
А теперь по карточкам введенным
Получали лишь бы чуть-чуть жить.

А люди стран «освобожденных»
От хлеба, мяса и сукна,
Получив непрошенную «свободу»
Отправлены в концлагеря.

Вывозя все к себе «на Дойтшланд»
Вспомнят они и о тебе,
Посадят тебя в вагон товарный,
Повезут на родину к себе.

Последнего ребенка иль кормильца
В Германию отошлют,
На каторге, в прачках, в окопах,
Всюду место ему найдут.

Там, где холод или голод,
Где бомбы падают дождем,
Откуда бежит подальше немец,
Туда шлют украинцев за эшелоном эшелон.

В Германию год за годом
Тянут нашу молодежь,
С оглядкой на двор выходишь,
Со страхом участь свою ждешь.

А там, в немецком «рае»
Работа тяжелая ждет тебя,
В день получишь суп ты постный
И спать пойдешь в концлагеря.

И так день за днём проходит,
Когда работать ты невмочь,
Больным умрешь ты на чужбине,
Домой лишь весточку пришлешь.

И то, писать всего не вздумай,
Если плоха уж жизнь твоя,
Пиши, что очень, очень счастлив,
Иначе не видать твоего письма.

Цензоры строгие на почте,
Любят очень Дойтшланд свой,
Что нелестного напишешь
Покроют тушью они густой.

Немец дурит украинца,
Он просвещение вводит в народ,
Открыл он школы, и даже институты,
Он Украины большой «патриот».

А доверчивые люди
Послали туда своих детей,
Дать им новую культуру,
Сделать образованных людей.

Но хитер фашист немецкий,
Обставит так свои дела,
Что не заметишь, как с улыбкой
Подползет к тебе змея.

В газетах и по радио он трубит
О том, как школы он открыл,
Но слова даже не проронит,
О том, как их же он закрыл.

В один из дней обыкновенных,
Когда за партами сидела молодежь,
Окружили их полицаи и немцы
Так, что нигде не проскользнешь.

Машины ждали уж у входа,
Гудел заведенный мотор,
Плачущих детей грузили,
А отважные из окон прыгали во двор.

Машины полные набили,
На глазах у всех людей,
Дорогой быстро покатили,
Не слыша вопля матерей.

В картофеле записки им бросали
Через головы немцев и «своих»,
А те их шомполами огревали:
«Назад, назад, бо буду быть».

В истерике мать седая
Рвёт одежду на груди:
Сегодня вторую дочь забрали,
Вчера в Гестапо мужа увели.

Чего вы плачете, родные,
Сестры, братья, отцы и матеря,
Не поймут ваши слезы и седины
Врага жестокие сердца.

Враг жесток, хитер, коварен,
Он живет лишь для себя,
И зад ему лижет
Предательская толпа.

Там, где выходит пределы
Жестокости немецкая башка,
Там предатель Украины
Добавит неплохо от себя.

Ему в награду обещали
За услуги Украину всю отдать,
Но лишь немцы её завоевали
Всё пошло назад плясать.

Трезубы к черту поломали,
Со стен слетели Петлюры и Коновальцы,
За «самостийность» в Гестапо расстреляли,
Паук залез во все углы.

Трудно работать на чужбине
Врагу в покоренной им стране,
Людей и дела их он не знает,
Внутри опоры нет нигде.

На клич врага из народа
Собралась черная толпа,
Из тех, кто предал Украину
И славой изменников покрыл себя.

Это те, кто в плен сдался добровольно,
Это перебежчик, гад и трус,
Это тот, кто в яме дожидался
Пока бойцы, отступая, пройдут.

Это те бандиты из казаков,
Которым только бы весело пожить,
Советской шашкой и винтовкой
Пошли братьев своих бить.

Сидит он гордо на коне ретивом,
Громадный чуб на лбу висит,
И важен, будто всех владыка,
Патентованный бандит.

А рядом, по дороге вязкой
Пленных бойцов ведут,
Голодных, с понурой головою,
Усталою колонною бредут.

Тяжкая для них дорога
Из лагеря в лагеря
30 километров этапом
Идут без отдыха с утра.

Кормить их немцы не желают,
Гонят их, как скот,
Палками налево и направо
Бьют, что ручьями льется с них пот.

А кто в измождении отстанет,
Иль выйдет из строя на два шага,
Тот на месте застывает
От немецкой пули иль штыка.

Подойдет к отставшему он сзади,
Пистолет из кобуры выймет он,
В голову несчастного стреляет
Пулей немецкой, разрывной.

На куски череп разорвется,
Как колос пленный упадет,
Переступит его немец,
И другую жертву ждет.

Другой пленный бежит к нему что силы,
Рвет шинель с неподвижных плеч,
И тело нагим оставляет
На морозе неостывшее твердеть.

А вот другой, голодный и несчастный,
Такие же кожа, кости и глаза,
Пройдет и молвит: «Прощай товарищ»,
И капнет горькая слеза.

Россия, Россия, ты необъятная,
Всякого люду вдоволь родила,
Зачем же сволочь такую клятую
На костре гуманном не сожгла.

Что б с товарища по бою,
По мыслям, взглядам и пути
Сорвать одежду, и нагого
Мертвого оставить в пути.

Жесток народ немецкий,
Коварнее никто не знал из нас,
Но уроком послужить ему может
Жестокость, какую проявляем мы подчас.

Когда вспомнишь, что среди этих
Плетётся где-то муж, сын или брат,
Сердце наболевшее заноет,
Хочешь что-нибудь подать.

Найдешь в корзине кусок хлеба,
Отдашь последний свой паёк,
На душе немного станет легче,
Дома спокойнее уснешь.

Душа твоя во сне витает,
Видишь милых ты своих,
О всём земном уж забываешь,
О муже иль сыне всё грезишь.

И когда лучи рассвета
Упадут сквозь ставни на глаза твои,
Проснешься, и все далеко,
И милый образ не найти.

Закроешь снова свои веки,
Ищешь милый тот мираж,
Продолжался бы он вечно,
Всё за счастье облака отдашь.

А рядом, за дверью у соседей
Слышен стук кованых подошв,
Это над молодой хозяйской дочью
Шествовал немец в эту ночь.

С немцем «шпрехает» она бойко,
Язык врага быстро поняла,
Ведь он простой: два, три слова,
А там уж говорит рука.

Когда народ твой за отчизну
Кровь проливать свою пошёл,
И тебя судьбой случайной
В тылу врагов оставил он,

Уж если нет души тяжелого томленья,
Искала б ты другого развлеченья,
Чем врага кровавого развлекать,
……………………………………

Домой водить и вместе пить,
Делить неотобранный еще кусок,
И в полумраке и тишине
В нем утешенье искать себе.

Украину немец всю поработил,
Забрел он скоро и в Россию,
Но там свою шею он скрутил.

Побывал он в Крыму и на Кавказе,
Отведал дыни и виноград,
Но и года не минуло,
Как попал он из рая прямо в ад.

Забрел он на чужбину,
В дальние края,
Остался хвост на воле,
Но застряла голова.

С высоких гор катится,
Как глыбами в непогоду снег,
От штыка и пули красноармейской,
Но не удался его побег.

Им дорогу преградили
На море и в сухих степях,
И по уши завязли
В кубанских болотах.

Подобрались они и к Волге,
Русской матушке-реке,
Где плыл когда-то Стенька Разин
На резном своём челне.

Стоял на берегу там город,
Имя ему было Сталинград,
……………………………..